Краткое содержание дерсу узала по главам

Dating > Краткое содержание дерсу узала по главам

Download links: → Краткое содержание дерсу узала по главам → Краткое содержание дерсу узала по главам

Дерево росло почти вплотную около скалы. Самое лучшее средство — укупорить спички в деревянную коробку с хорошо пригнанной крышкой. Видно было, что сказка о рыбаке и рыбке произвела на него сильное впечатление.

Ее еще не было видно, но бледный свет уже распространился по всему небу. Без сочувствия и помощи друзей и знакомых книга эта не появилась бы в свете в своем настоящем виде. Они прочны, дешевы и легки. Я назвал её Шайтаном. На речках и по увалам -- густые заросли таволги, орешника и леспедецы. Общая окраска тела козули летом темно-ржавая, зимою -- буро-серая. В качестве вольнонаёмного препаратора пошёл брат последнего Г.

«Каждый раз, когда я оглядываюсь назад и вспоминаю прошлое, передо мной встает фигура верхнеуссурийского гольда Дерсу Узала, ныне покойного. Мы рассчитывали в два дня достигнуть водораздела; однако этот переход отнял у нас четверо суток. Путешествуя с Дерсу и приглядываясь к его приемам, я неоднократно поражался, до какой степени были развиты в нем эти способности.

Книга Дерсу Узала. Содержание - Глава одиннадцатая Опасная переправа - При устье их углубление береговой линии образовало небольшую, весьма живописную бухточку. Экскурсия к заливу Пластун.

СОДЕРЖАНИЕ Из воспоминаний о путешествии по Уссурийскому краю в 1907 г. Предисловие автора к изданию 1923 года Предисловия к книге В. СТАРОВЕРЫ И ЗОЛОТОИСКАТЕЛИ III. ОХОТА ЗА КОЗУЛЯМИ IV. ВОЗВРАЩЕНИЕ К МОРЮ VIII. ЭКСКУРСИЯ НА СЯО-КЕМУ IX. НА БЕРЕГУ МОРЯ XIV. НИЗОВЬЯ РЕКИ КУСУНА XIX. СЕРДЦЕ ЗАУССУРИЙСКОГО КРАЯ XXI. ДОЛИНА РЕКИ НАХТОХУ XXII. ВОЗВРАЩЕНИЕ ХЕЙ БА-ТОУ XXIV. Старые и новые названия географических объектов, упоминаемых В. Арсеньевым Карты маршрутов Предисловие автора к изданию 1923 года Лет пятнадцать тому назад географические сведения о прибрежной полосе земли к востоку от Сихотэ-Алиня и к северу от залива Св. Ольги не заходили за пределы тех отрывочных данных, кои сообщали морские офицеры, случайно пристававшие кое-где к берегу. За этим прибрежным районом, с легкой руки корпуса лесничих капитана Будищева 1859-1862 г. Для обследования его в географическом и естественно-историческом отношениях автором настоящей книги, под флагом Русского Географического Общества, в 1907 году была предпринята экспедиция, снаряженная на средства, отпущенные бывшим в то время Приамурским генерал-губернатором П. Означенная экспедиция является продолжением экспедиции 1906 года. В нем читатель найдет описание горной области Сихотэ-Алиня к северу от 45° широты и встретит старых знакомых. Если бы кто-нибудь из читателей пожелал теперь побывать в Зауссурийском крае, он изумился бы, увидя, как все изменилось. Автор сам не узнал многих мест, когда вновь посетил их в 1911 году. Леса в большей части страны выгорели, результатом чего явилось обеднение целых районов зверем и рыбой, а это последнее обстоятельство привело к тому, что туземное население, занимавшееся охотой и рыболовством, должно было оставить веками насиженные места и перекочевывало частью на север, в бассейны правых притоков низового Амура, и отчасти на запад -- в Маньчжурию. В состав экспедиционного отряда в 1907 году входили H. Мерзляковы и стрелки 23 и 24 Сибирских стрелковых полков, имена которых читатель найдет на стрнц. Автор им относит большую часть своего успеха и благодарит их за сопутствие и помощь, оказанную ему во время путешествия. Обложка книги нарисована талантливой рукой А. Клементьева, а рисунки в тексте выполнены по фотографиям К. Без участия обоих названных художников книга много потеряла бы не только во внешности, но и в содержании. Географическую карту Зауссурийского края, на которой красною краской указаны маршруты экспедиции 1907 года а частью и 1906 года , вычертил А. Она в значительной степени облегчает чтение тех мест книги, где говорится о системах рек и горных перевалах. Спиридонову, взявшему на себя почин в переговорах по этому вопросу. Алфавитный указатель географических, петрографических, зоологических и ботанических научных названий составлен А. Без сочувствия и помощи друзей и знакомых книга эта не появилась бы в свете в своем настоящем виде. Автор всем вышеперечисленным лицам приносит глубокую благодарность. Предисловия к книге В. Он рассказал мне о своих высоко интересных путешествиях через девственную тайгу Уссурийского края, об ее малоизвестном туземном населении, а также о животном и растительном мире этой страны. Получилось много в высшей степени интересных сообщений о неоткрытых еще местностях, и мне казалось очень прискорбным, что описания его путешествий и наблюдений не были опубликованы ни на одном из западно-европейских языков. Но теперь передо мною лежит книга В. Арсеньева, изданная на немецком языке, и составитель просил меня написать к ней предисловие, что исполняю с особенной радостью. Исследователь открывает мир, о котором мы до сих пор имели очень мало сведений. Вследствие умелого описания В. Арсеньева получается живое представление как о природных условиях, так и об обитателях этой отдаленной лесной страны. Достойно удивления, что мы, жители Старого Света, обыкновенно больше знаем о жизни туземцев Северной Америки, чем о туземцах Сибири, и особенно Восточной Сибири, хотя последние в самом деле имеют для нас гораздо больший интерес. Я надеюсь, что интересный и ценный труд В. Арсеньева найдет многих читателей. Нынешнее издание -- переработанное, несколько сокращенное и приспособленное для массового читателя. Эта книга является популярным обзором путешествий, предпринятых мною в горную область Сихотэ-Алиня в 1906 и 1907 г. В ней читатель найдет картины из природы страны и ее населения. Многое из этого уже в прошлом и приобрело интерес исторический. За последние пятнадцать лет Уссурийский край сильно изменился. Первобытные девственные леса в большей части страны выгорели, и на смену им появились леса, состоящие из лиственницы, березы и осины. Там, где раньше ревел тигр -- ныне свистит паровоз, где были маленькие фанзочки китайцев-звероловов -- появились большие русские селения; инородцы отошли на север, и количество зверя в тайге значительно сократилось. Край начал претерпевать то превращение, которое неизбежно несет за собой цивилизация. Изменения произошли, главным образом, в южной части страны и в низовьях правых притоков р. Уссури, горная же область Сихотэ-Алиня к северу от 44 о широты и поныне осталась такою же лесною пустыней, как и более полувека тому назад в 1857--1859 г. Я считаю своим долгом принести благодарность тем лицам, которые так или иначе способствовали моим начинаниям в деле исследования Уссурийского края. Во время путешествий командиры судов, военные, учителя, врачи и многие частные лица нередко оказывали мне различные услуги и советами и делом неоднократно содействовали и облегчали мои предприятия. Шлю им дружеский привет и благодарю за радушие и гостеприимство. Большую часть своего успеха я отношу к примерной самоотверженности моих спутников стрелков и казаков , бывших со мной в путешествиях. Несмотря на лишения, они терпеливо несли тяготу походной жизни, и я ни разу не слышал от них ни единой жалобы. Многие из них погибли в войне 1914-1917 г. С остальными я и поныне нахожусь в переписке. Каждый раз, когда я оглядываюсь назад и вспоминаю прошлое, передо мною встает фигура верхне-уссурийского гольда Дерсу Узала, ныне покойного. Сердце мое сжимается от тоски, как только я вспоминаю его и нашу совместную с ним странническую жизнь. Отличительною особенностью этих гольдов была страсть к охоте. Живя в таких местах, где рыбы было мало, а тайга изобиловала зверем, они на охоту обратили все свое внимание. В погоне за соболем, на охоте за дорогими пантами и в поисках за целебным могущественным жень-шенем гольды эти далеко проникали на север и не раз заходили в самые отдаленные уголки Сихотэ-Алиня. Это были отличные охотники и удивительнейшие следопыты. Путешествуя с Дерсу и приглядываясь к его приемам, я неоднократно поражался, до какой степени были развиты в нем эти способности. Гольд положительно читал следы, как книгу, и в строгой последовательности восстановлял все события. Трудно перечислить все те услуги, которые этот человек оказал мне и моим спутникам. Не раз, рискуя своей жизнью, он смело бросался на выручку погибающему, и многие обязаны ему жизнью, в том числе и я лично. В 1895 году во время грозного наводнения в урочище Анучино Дерсу спас от гибели многих стрелков и несколько семейств. Ввиду той выдающейся роли, которую играл Дерсу в моих путешествиях, я опишу сначала маршрут 1902 года по р. Цимухе и Лефу, когда произошла моя первая с ним встреча, а затем уже перейду к экспедиции 1906 и 1907 г. В этих сборах есть всегда много прелести. Общий план экспедиции был давно уже предрешен, оставалось только разработать детали. Теперь обследованию подлежала центральная часть Сихотэ-Алиня, между 45° и 47° северной широты, побережье моря от того места, где были закончены работы в прошлом году, -- значит, от бухты Терней к северу, сколько позволит время, и затем маршрут по Бикину до реки Уссури. Организация экспедиции 1907 года в общих чертах была такая же, как и в 1906 году. Изменения были сделаны только по некоторым пунктам на основании прошлогоднего опыта. Новый отряд состоял из девяти 3 стрелков 1, ботаника H. Десулави, студента Киевского университета П. Бордакова и моего помощника подпрапорщика 4 А. В качестве вольнонаемного препаратора пошел брат последнего, Г. Лошади на этот раз были заменены мулами. Обладая более твердым шагом, они хорошо ходят в горах и невзыскательны на корм, но зато вязнут в болотах. В отряде остались те же собаки: Леший и Альпа 5. В конском снаряжении пришлось сделать некоторые изменения. Они цепляются за пни, кусты и сильно стесняют движения коней, иногда совершенно привязывая их к месту. Лошади часто их рвут и теряют, в особенности в сырую и дождливую погоду. Помню, случилось как-то раз, что одна лошадь свалилась в яму с водой, не могла подняться и погибла. Вместо пут мы купили канат для коновязи, недоуздки в двойном числе и колокольчики. Средства на экспедицию опять были даны Приамурским генерал-губернатором П. Унтербергером в сумме 3300 руб. Деньги эти распределились следующим образом: Первоначальные расходы выразились в сумме 721 руб. Перерасход -- 370 руб. В хозяйственной части тоже были сделаны некоторые изменения. Например, мы совершенно отказались от медных чайников. Они тяжелы, требуют постоянной полуды, у них часто отпаиваются носики. Несравненно лучше простые эмалированные чайники. Они прочны, дешевы и легки. Для вьюков были заведены брезентовые мешки. Коробки из жести ломаются и мнутся, и потому мы заменили их небольшими холщовыми мешками. В поход не стоит брать дорогого чаю, потому что, сваренный на костре, он все равно припахивает дымом. Для ловли рыбы в реках мы захватили с собой удочки и маленький бредень. Из предметов снаряжения я выбросил надуваемые резиновые подушки. Недостаток их заключается в том, что зимой резиновая наволочка сильно холодит. Кроме того, достаточно проколоть ее иголкой, чтобы она стала бесполезной. Отверстие, через которое уходит воздух, не найдешь, а если и найдешь, то все равно не починишь. Я решил взять обыкновенные маленькие пуховые подушки. Такие подушки удобны и легки, а главное -- во время сна они согревают голову. Самое важное в походе -- уметь предохранить спички от сырости. Сплошь и рядом случается вымокнуть до последней нитки. В таких случаях никакая обертка из кожи или резины не помогает. Во время ненастья спички не загораются даже тогда, когда они не были подмочены. Самое лучшее средство -- укупорить спички в деревянную коробку с хорошо пригнанной крышкой. От сырости дерево разбухает, и крышка еще плотней прижимается к краям коробки. Этот неприкосновенный запас спичек я хранил в своей сумке. Стрелкам для табаку были куплены резиновые кисеты с затяжными завязками. Кроме того, на всякий случай мы захватили с собой кремень, огниво, трут и жженую тряпку. Инструменты и приборы были те же, что и в прошлом году. Только прибавился плотничий инструмент: бурав диаметром в мизинец, рубанок, долото, напильник и поперечная пила с разводкой. Паяльник и олово, нашатырь и соляная кислота были взяты для запаивания цинковых банок с консервированными коллекциями. Кроме того я взял с собой инструменты для долбления лодок -- род поперечных топориков, дающих возможность выбирать круглые стружки. Фотографические пластинки для предохранения от сырости были запаяны в цинковые коробки -- в каждой по дюжине. Не были забыты и подарки для инородцев в виде бус, пуговиц, гаруса, шелковых ниток, зеркал, перочинных ножиков, серег, колец, разных брелков, цепочек, стекляруса и т. Самым же ценным для них подарком были берданки кавалерийского образца и патроны. За эти вещи они готовы идти куда угодно и делать все, что от них потребуют. За месяц вперед А. Мерзляков был командирован в город Владивосток за покупкой мулов для экспедиции. Важно было приобрести животных некованых, с крепкими копытами. Мерзлякову поручено было отправить мулов на пароходе в залив Джигит, где и оставить их под присмотром трех стрелков, а самому ехать дальше и устроить на побережье моря питательные базы. Таких баз намечено было пять: в заливе Джигит, в бухте Терней, на реках Такеме, Амгу, Кумуху и у мыса Кузнецова. В апреле все было закончено, и А. Мерзляков выехал во Владивосток. Надо было еще исполнить некоторые предварительные работы, и потому я остался в Хабаровске еще недели на две. Я воспользовался этой задержкой и послал Захарова в Анучино искать Дерсу. Он должен был вернуться к Уссурийской железной дороге и ждать моих распоряжений 6. От села Осиновки Захаров поехал на почтовых лошадях, заглядывая в каждую фанзу и расспрашивая встречных, не видел ли кто-нибудь старика гольда из рода Узала. Немного не доезжая урочища Анучино, в фанзочке на краю дороги он застал какого-то туземного охотника, который увязывал котомку и разговаривал сам с собою. На вопрос, не знает ли он гольда Дерсу Узала, охотник отвечал: -- Это моя. Тогда Захаров объяснил ему, зачем он приехал. Дерсу тотчас стал собираться. Переночевали они в Анучине и наутро отправились обратно. На станции Ипполитовке Захаров и Дерсу прожили четверо суток, затем по моей телеграмме вышли к поезду и сели в наш вагон 7. Я очень обрадовался приезду Дерсу. Целый день мы провели с ним в разговорах. Гольд рассказывал мне о том, как в верховьях реки Санда-Ваку зимой он поймал двух соболей, которых выменял у китайцев на одеяло, топор, котелок и чайник, а на оставшиеся деньги купил китайской дрели, из которой сшил себе новую палатку. Патроны он купил у русских охотников; удэхейские женщины сшили ему обувь, штаны и куртку. Когда снега начали таять, он перешел в урочище Анучино и здесь жил у знакомого старика-гольда. Видя, что я долго не являюсь, он занялся охотой и убил пантача-оленя, рога которого оставил в кредит у китайцев. Между прочим, в Анучине его обокрали. Там он познакомился с каким-то промышленником и, по своей наивной простоте, рассказал ему о том, что соболевал зимой на реке Ваку и выгодно продал соболей. Промышленник предложил ему зайти в кабак и выпить вина. Почувствовав в голове хмель, гольд отдал своему новому приятелю на хранение все деньги. На другой день, когда Дерсу проснулся, промышленник исчез. Дерсу никак не мог этого понять. Люди его племени всегда отдавали друг другу на хранение меха и деньги, и никогда ничего не пропадало 2. В то время правильного пароходного сообщения по побережью Японского моря не существовало. Определенных рейсов еще не было, и сама администрация не знала, когда вернется пароход и когда он снова отправится в плавание. Меня выручили 9 П. Пель, предложив отправиться с ними на миноносцах. Они должны были идти к Шантарским островам и по пути обещали доставить меня и моих спутников в залив Джигит 3 10. Миноносцы уходили в плавание только во второй половине июня. Пришлось с этим мириться. Во-первых, потому, что не было другого случая добраться до залива Джигит, а во-вторых, проезд по морю на военных судах позволял мне сэкономить значительную сумму денег. Кроме того, потеря времени во Владивостоке наполовину окупалась быстротой хода миноносцев. Вечером в каюте беседы наши с моряками 11 затянулись далеко за полночь. Я рассчитывал хорошо уснуть, но не удалось. Задолго до рассвета поднялся сильный шум -- снимались с якоря. Я оделся и вышел на палубу. Занималась заря; от воды поднимался густой туман; было холодно и сыро. Чтобы не мешать матросам, я спустился обратно в каюту, достал из чемодана тетради и начал свой дневник. Вскоре легкая качка известила о том, что мы вышли в открытое море. Шум на палубе стал утихать 12. Офицеры спустились вниз и принялись за чаепитие. На морской карте Лаперуза 1787 года залив Петра Великого называется заливом Виктории. Посредством Альбертова полуострова ныне называемого полуостровом Муравьева-Амурского и Евгениева архипелага острова Русский, Шкота, Попова, Рейнеке и Рикорд он делится на две части: залив Наполеона Уссурийский залив и бухту Герин Амурский залив 4. Часов около десяти с половиной миноносцы были на траверзе 13 острова Аскольда, называемого китайцами Циндао, что значит -- Зеленый остров 14 42°47' северной широты и 160°2' восточной долготы от острова Ферро, знак на мысе Северо-Западном. Этот какими-то силами оторванный от материка кусок суши с высокими скалистыми берегами имеет форму подковы, обращенной открытой стороной к югу. Продолжением его по направлению к материку будет остров Путятин и мыс Майдль. Ныне Аскольд известен как естественный питомник пятнистых оленей 5. Лет пятнадцать тому назад здесь было до 4000 оленей. Вследствие браконьерства, глубоких снегов и прогрессивного ухудшения подножного корма животные стали быстро сокращаться в числе, и теперь едва ли на всем острове их насчитывается две или три сотни. Выбирая только кормовые травы, олени тем самым способствовали распространению по острову растений, негодных для корма. Полная изоляция и кровосмешение уменьшили плодовитость до минимума. Олени вымрут, если к ним не будет влита новая кровь с материка. Владивостокское Общество Любителей Охоты, которому принадлежал остров всегда, мало думало об этом, и в настоящее время питомник этот на краю гибели. Другой достопримечательностью острова будет прииск, принадлежащий г. Разработка производится раздроблением золотосодержащей породы и затем извлечением из нее золота при помощи ртути. По какой-то причине китайцы бросили работы на прииске, перешли на материк и двинулись к селам Шкотову и Никольскому, сожгли их и многих жителей перебили. В открытом море нам встретились киты-полосатики и касатки. Киты плыли медленно в раз взятом направлении, мало обращая внимания на миноносцы, но касатки погнались за судами и, когда поравнялись с нами, начали выскакивать из воды. Один из солдат 15 стрелял. Два раза он промахнулся, а в третий раз попал. На воде появилось большое кровавое пятно. После этого все касатки сразу исчезли. К сумеркам мы дошли до залива Америки и здесь заночевали 16 , а на другой день отправились дальше. После полудня 27-го июня мы обогнули мыс Поворотный и взяли курс на NO. Часа в четыре дня погода начала портиться, с востока стал надвигаться туман, и, хотя ветра еще не было, море сильно волновалось. Это объясняется тем, что волны часто обгоняют ветер. Миноносцы шли осторожно, ощупью, соразмеряя свой ход с показаниями лага. Надо удивляться, как в темноте и в таком тумане моряки разыскали залив Преображения и через узкий проход прошли в бухту 42°54' с. Ночью поднялся сильный ветер, и море разбушевалось. Утром, несмотря на непогоду, миноносцы снялись с якоря и пошли дальше. Я не мог сидеть в каюте и вышел на палубу. Он то спускался в глубокие промежутки между волнами, то вновь взбегал на валы, увенчанные белыми гребнями. Когда пенистая волна накрывала легкое суденышко с носа, казалось, что вот-вот море поглотит его совсем, но вода скатывалась с палубы, миноносец всплывал на поверхность и упрямо шел вперед. Когда мы вошли в залив Св. Ольги 17 , было уже темно. Мы решили провести ночь на суше и потому съехали на берег и развели костер. Дерсу, против ожидания, легко перенес морскую качку. Он и миноносец считал живым существом. Мы уселись у костра и стали разговаривать. Туман, лежавший доселе на поверхности воды, поднялся кверху и превратился в тучи. Раза два принимался накрапывать дождь. Вокруг нашего костра было темно -- ничего не видно. Слышно было, как ветер трепал кусты и деревья, как неистовствовало море и лаяли в селении собаки. Вспыхнувшую было на востоке зарю тотчас опять заволокло тучами. Теперь уже все было видно: тропу, кусты, камни, берег залива, чью-то опрокинутую вверх дном лодку. Под ней спал китаец. Я разбудил его и велел везти нас к миноносцу. На судах еще кое-где горели огни. У трапа меня встретил сонный 18 вахтенный начальник. Я извинился за беспокойство, затем пошел к себе в каюту, разделся и лег в постель. Душа моя была спокойна: Дерсу был со мной, значит, успех был обеспечен. Теперь я ничего не боялся. С этими мыслями я уснул 19. Иван Туртыгин и Иван Фокин. Василий Захаров, ефрейтор Эдуард Катиновский и стрелки Василий Легенда, Дмитрий Дьяков и Степан Кашмирчук. Бордакова вкралась маленькая ошибка: случай с кражей денег у Дерсу был не в Хабаровске, а в Анучине. Путешествие по Восточной Сибири. За ночь море немного успокоилось, ветер стих, и туман начал рассеиваться. Наконец, выглянуло солнце и осветило угрюмые скалистые берега. Тигерстедт предложил мне переночевать на судне, а завтра с рассветом начать выгрузку. Всю ночь качался миноносец на мертвой зыби. Качка была бортовая, и я с нетерпением ждал рассвета. С каким удовольствием мы все сошли на твердую землю. Когда миноносцы стали сниматься с якоря 20 , моряки помахали нам платками, мы ответили им фуражками. Местом высадки был назначен залив Джигит, а не бухта Терней, на том основании, что там, вследствие постоянного прибоя, нельзя выгружать мулов. Как только ушли миноносцы, мы стали ставить палатки и собирать дрова. В это время кто-то из стрелков пошел за водой и, вернувшись, сообщил, что в устье реки бьется много рыбы. Стрелки закинули неводок и поймали столько рыбы, что не могли вытащить сеть на берег. Пойманная рыба оказалась горбушей 22 Oncorhynchus gorbuscha. Вместе с нею попали еще две небольшие рыбки: 1 огуречник Osmerus eperlanus dentex. Это было очень странно, потому что идет она вдоль берега моря и никогда не заходит в реки и 2 колючка Pygosteus sinensis. Горбуша еще не имела того безобразного вида, который она приобретает впоследствии, хотя челюсти ее начали уже немного загибаться и на спине появился небольшой горб. Я распорядился взять только несколько рыб, а остальных пустить обратно в воду. Все с жадностью набросились на горбушу, но она скоро приелась, и потом уже никто не обращал на нее внимания. После полудня мы с H. Десулави пошли осматривать окрестности. Он собирал растения, а я охотился 23. Залив Рында находится под 44°47' с. Оба они открыты со стороны моря и потому во время непогоды не всегда дают судам защиту. Наибольшая глубина их равна четырнадцати саженям. Горный хребет, разделяющий оба упомянутых залива, состоит из кварцевого порфира и порфирита со включением вулканического стекла. Чем ближе к морю, тем горы становятся ниже и на самом берегу представляются холмами высотою от 1300 до 1900 футов. На прибрежных лугах около кустарников H. Десулави обратил мое внимание на следующие растения, особенно часто встречающиеся в этих местах. Это крупное многолетнее растение имеет ветвистый стебель, мелкие листья и многочисленные мелкие бледно-желтые цветы. И, наконец, 7 из числа сложноцветных Saussurea Maximoviczii Herder. Из пернатых в этот день мы видели сокола-сапсана. Он сидел на сухом дереве на берегу реки и, казалось, дремал, но вдруг завидел какую-то птицу и погнался за нею. В другом месте две вороны преследовали сорокопута. Последний прятался от них в кусты, но вороны облетали куст с другой стороны, прыгали с ветки на ветку и старались всячески поймать маленького разбойника. Тут же было несколько овсянок: маленькие рыженькие птички были сильно встревожены криками сорокопута и карканьем ворон и поминутно то садились на ветви деревьев, то опускались на землю. В окрестностях залива Рында водятся пятнистые олени. Они держатся на полуострове Егорова, окаймляющем залив с северо-востока. Раньше их здесь было гораздо больше. В 1904 году выпали глубокие снега, и тогда много оленей погибло от голода 24. Мерзлякова, ни мулов на нем не было. Приходилось, значит, ждать другой оказии. На этом пароходе в Джигит приехало две семьи староверов. Они выгрузились около наших палаток и заночевали на берегу. Вечером я подошел к их огню и увидел старика, беседующего с Дерсу. Удивило меня то обстоятельство, что старовер говорил с гольдом таким приятельским тоном, как будто они были давно знакомы между собою. Они вспоминали каких-то китайцев, говорили про тазов и многих называли по именам. Он был еще молодым, когда мы вместе с ним ходили на охоту. Жили мы в то время на реке Даубихе, в деревне Петропавловке, а на охоту ходили на реку Улахе, бывали на Фудзине и на Ното. Первый, по их словам, отличался злобным характером, второй -- чрезмерной болтливостью. Гольд отвечал и смеялся от души. Старик угощал его медом и калачиками. Мне приятно было видеть, что Дерсу любят. Старовер пригласил меня присесть к огню, и мы разговорились. Естественно, что разговор перешел на тему об их переселении на новое место 25. Называли мы так это озеро потому, что пришли к нему как раз в день Св. Но недолго нам пришлось сидеть на одном месте. Тогда мы перешли на реку Даубихе и здесь основали деревню Петропавловку. Мы их шугой зовем. Ну, крали бы друг у друга, дрались бы между собой. Так нет, начали и нас туда же втягивать. Пошли жалобы, волостные и мировые суды -- просто беда. Отродясь не было у нас завода, чтобы по судам таскаться. Вот старики и задумали уйти от греха подальше и переселились на реку Судзухе 6. Там в вершине была фанза Юнбеши 7. Тут мы и поселились. Первый туда переехал Батюков, а за ним потянулись и остальные. На Судзухе прожили мы хорошо лет пять. Смотрим, опять шуга идет. Начальство приказало не мешать им. Мы мешать-то не мешали, но и помогать не помогали. Так прожили мы с новыми соседями три года. Поверишь ли, в поле ничего нельзя оставить: плуг оставишь -- украдут, коня -- уведут, корову -- зарежут, сено из зародов и то стали воровать. А кроме того, с приходом людей начались лесные пожары, зверь отдалился; стали переселенцы перегораживать реку и не пропускать к нам рыбу. Терпели мы, терпели, да и решили искать новые места. Послали ходоков на север. Они обошли весь морской берег и облюбовали Джигит. Вот мы и переехали. Из-за этого мы и хороших домов не строим. Мы уже вперед знаем, что более пяти лет нам не прожить на одном месте. Дома-то и все недвижимое у нас те же поселенцы скупают. Это стоит и денег и труда. Зато вдали от жилых мест мы охотничаем и знатно соболюем. Ну, есть и другие заработки. Жить здесь в краю можно хорошо, лишь бы подальше от людей: места привольные, земли много, рыбой хоть пруд пруди, зверя много, лесу много. Знай работай, не ленись. Надо присмотреться, что есть и что можно взять. В самом деле, китайцы жили и богатели. На те же места приехали переселенцы из России и начали беднеть, несмотря на то, что от казны они получали еще некоторое пособие. Надо не край к себе приспособить, а себя приспособить к краю. Дерсу не дождался конца нашей беседы и ушел, а я еще долго сидел у старика и слушал его рассказы. Когда я собрался уходить, случайно разговор опять перешел на Дерсу. И что с ним только на том свете будет? У него и души-то нет, а пар. Старовер с пренебрежением плюнул и стал укладываться на ночь. Я распрощался с ним и пошел к своему биваку. У огня с солдатами сидел Дерсу. Взглянув на него, я сразу увидел, что он куда-то собирается. Надо староверу помогай, у него детей много. Моя считал -- шесть есть. На другой день утром Дерсу возвратился очень рано. Он убил оленя и просил меня дать ему лошадь для доставки мяса на бивак. Кроме того, он сказал, что видел свежие следы такой обуви, которой нет ни у кого в нашем отряде 28 и ни у кого из староверов. По его словам, неизвестных людей было трое. У двоих были новые сапоги, а у третьего старые, стоптанные, с железными подковами на каблуках. Зная наблюдательность Дерсу, я нисколько не сомневался в правильности его выводов. Часам к десяти утра Дерсу возвратился и привез с собой мясо. Он разделил его на три части. Одну часть отдал солдатам, другую староверам, третью китайцам соседних фанз. Надо кругом люди давай. Чего-чего один люди кушай -- грех. Этот первобытный коммунизм всегда красной нитью проходил во всех его действиях. Трудами своей охоты он одинаково делился со всеми соседями, независимо от национальности, и себе оставлял ровно столько, сколько давал другим. Дня через два я, Дерсу и Захаров переправились на другую сторону залива Джигит. Не успели мы отойти от берега и ста шагов, как Дерсу опять нашел чьи-то следы. Они привели нас к оставленному биваку. Дерсу принялся осматривать его с большим вниманием. Он установил, что здесь ночевали русские -- четыре человека, что приехали они из города и раньше никогда в тайге не бывали. Первое свое заключение он вывел из того, что на земле валялись коробки из-под папирос, банки из-под консервов, газеты и корка такого хлеба, какой продается в городе. Второе он усмотрел из неумелого устройства бивака, костра и, главное, по дровам. Видно было, что ночевавшие собирали всякий рухляк, какой попадался им под руку, причем у одного из них сгорело одеяло. С тех пор все чаще и чаще приходилось слышать о каких-то людях, скрывающихся в тайге. То видели их самих, то находили биваки, лодки, спрятанные в кустах, и т. Если бы это были китайцы, вопрос решился бы не в их пользу. Мы усмотрели бы в них хунхузов. Но, судя по следам, это были русские. Каждый день приносил что-нибудь новое. Наконец недостаток продовольствия принудил этих таинственных людей выйти из лесу. Некоторые из них явились к нам в бивак с просьбой продать им сухарей. Естественно, начались расспросы, из которых выяснилось следующее. Во Владивостоке в начале этого года разнесся слух 29 , что в окрестностях залива Джигит находятся богатейшие золотые россыпи и даже алмазы. Масса безработных, в надежде на скорое и легкое обогащение, бросилась на побережье моря. Они пробирались туда на лодках, шхунах и на пароходах небольшими партиями. Высадившись где-нибудь на берег около Джигита, они пешком, с котомками за плечами, тайком пробирались к воображаемому Эльдорадо. Золотая лихорадка охватила всех -- и старых и молодых. И в одиночку, и по двое, и по трое, перенося всяческие лишения, усталые, обеспокоенные долгими и тщетными поисками, эти несчастные, измученные 30 люди бродили по горам в надежде найти хоть крупинку золота. Они тщательно скрывали цели своего приезда, прятались в тайге и нарочно распускали самые нелепые слухи, лишь бы сбить с толку своих конкурентов. Они все перессорились между собою и начали следить друг за другом. Когда без всяких данных одна партия шла искать золото в какой-нибудь распадок, другой казалось, что именно там-то и есть алмазы. Эта другая партия старалась опередить первую, и нередко дело доходило до кровопролития. Видя, что золото не так-то легко найти и что для этого нужны опыт, время и деньги, они решили поселиться тут же, где-нибудь поблизости. Тогда они отправились во Владивосток и, получив в переселенческом управлении денежные пособия, возвратились назад в качестве переселенцев. Часть золотоискателей поселилась в бухте Терней у лесопромышленника Гляссера 31. Экскурсия к заливу Пластун. Надо было дождаться мулов во что бы то ни стало. Без вьючных животных мы не могли тронуться в путь 32. Воспользовавшись этим временем, я занялся обследованием ближайших окрестностей по направлению к заливу Пластун, где в прошлом году у Дерсу произошла встреча с хунхузами. Один раз я ходил на реку Кулему и один раз на север по побережью моря. По возвращении с этих работ я занялся вычерчиванием съемок. Десулави ботанизировал по берегу моря, а П. Бордаков все эти дни проводил с Дерсу. Он расспрашивал его об охоте на тигров, религии и о загробной жизни. Два дня я просидел в палатке, не отрываясь от планшета. Наконец был нанесен последний штрих и поставлена точка. Я взял ружье и пошел на охоту за козулями. У правого края долины Иодзыхе тянутся пологие заболоченные увалы, покрытые тощею травою, кустарниками леспедецы и редколесьем из дуба, липы и белой березы. Между увалами вода промыла длинные овраги. Сюда я и направил свои стопы. Хотя день был солнечный, но со стороны моря ветром гнало туман. Он не проникал далеко на материк и скоро рассеивался в воздухе 33. Это обычное явление, хорошо известное жителям прибрежного района. В то время как на берегу моря бывает пасмурно и сыро, в горах ясно, сухо и тепло. В сфере нагретого воздуха конденсация пара прекращается, и он становится невидимым для глаза. Вот почему китайцы, как бы ни хороша была земля на берегу моря, никогда там не селятся, а предпочитают уйти в горы. Отойдя от бивака версты четыре, я нашел маленькую тропинку и пошел по ней к лесу. Скоро я заметил, что ветки деревьев стали хлестать меня по лицу. Наученный опытом, я понял, что тропа эта зверовая, и, опасаясь, как бы она не завела меня куда-нибудь далеко в сторону, бросил ее и пошел целиною. Здесь я долго бродил по оврагам, но ничего не нашел. Большая часть дня уже прошла. По мере того как становилось прохладнее, туман глубже проникал на материк. Словно грязная вата, он спускался с гор в долины, распространяясь шире и шире и поглощая все, с чем приходил в соприкосновение. В это время выбежали две козули. Я быстро поднял ружье и выстрелил. Одна козуля упала, другая отбежала немного и остановилась. Я выстрелил второй раз. Она споткнулась, но тотчас оправилась и медленно пошла в кусты. Не теряя времени, я погнался за подранком, но не мог догнать его. Опасаясь потерять ту козулю, которая была уже убита, я повернул назад. Место, где лежал козел, я хорошо не запомнил и, вероятно, прошел мимо него. Тогда я принялся искать его в другом направлении, но тщетно. Кусты и деревья были донельзя похожи друг на друга. Животное пропало, точно провалилось сквозь землю. Я решил вернуться на бивак, а завтра прийти сюда с людьми и возобновить поиски. Выбрав направление, которое мне казалось правильным, я пошел вдоль оврага. Вдруг радиус моего кругозора стал быстро сокращаться: навалился густой туман. Точно стеной отделил он меня от остального мира. Теперь я мог видеть только те предметы, которые находились в непосредственной близости от меня. Из тумана навстречу мне поочередно выдвигались то лежащее на земле дерево, то куст лозняка, пень, кочка или еще что-нибудь в этом роде. В такую погоду сумерки наступают рано. Чтобы не заблудиться, я решил вернуться на тропинку. По моим соображениям, она должна была находиться слева и сзади. Прошел час, другой, а тропинка не попадалась. Тогда я переменил направление и пошел по оврагу, но он стал загибать в сторону. Ночевка в лесу без огня в прошлом году на реке Арзамасовке не послужила мне уроком. Я опять не захватил с собой спичек. На выстрелы в воздух ответных сигналов не последовало. Я устал и сел отдохнуть на валежник, но тотчас почувствовал, что начинаю зябнуть. Холодная сырость принудила меня подняться и идти дальше. Должно быть, взошла луна; сквозь туман ее не было видно, но на земле стало светлее. Часа два еще я бродил наудачу. Местность была поразительно однообразна: поляны, перелески, овраги, кусты, отдельные деревья и валежник на земле -- все это было так похоже друг на друга, что по этим предметам никак нельзя было ориентироваться. Наконец я окончательно выбился из сил и, подойдя к первому лежащему на земле дереву, сел на него, опершись спиной на сук, и задремал. Я сильно зяб, постоянно вскакивал и топтался на одном месте. Так промаялся я до утра. Рядом лежало другое дерево. Оно показалось мне знакомым. Я подошел к нему и узнал именно то, на котором сидел первый раз. В воздухе разлился неясный, серовато-синий свет утра. Туман казался неподвижным и сонным; трава и кусты были мокрые. Мало-помалу начали просыпаться пернатые обитатели леса. Она каркнула один раз и лениво полетела через поляну. За ней проснулись дятлы, лесные голуби и сизоворонки. Когда стало совсем светло, я стряхнул с себя сонливость и уверенно пошел по краю оврага. Не успел я сделать и десятка шагов 34 от валежника, на котором дремал, как сразу натолкнулся на мертвого козла. Оказалось, что я все время кружил около него. Досадно мне было за бессонную ночь, но тотчас же это досадное чувство сменилось радостью: я возвращался на бивак не с пустыми руками. Это невинное тщеславие свойственно каждому охотнику. Скоро стало совсем светло. Солнца не было видно, но во всем чувствовалось его присутствие. Туман быстро рассеивался; кое-где проглянуло синее небо, и вдруг яркие лучи прорезали мглу и осветили мокрую землю. Тогда все стало ясно, стало видно, где я нахожусь и куда надо идти. Странным мне показалось, как это я не мог взять правильное направление ночью. Солнышко пригрело землю, стало тепло, хорошо, и я прибавил шаг. Через два часа я был на биваке. Товарищи не беспокоились за меня, думая, что я заночевал где-нибудь в фанзе у китайцев. Напившись чаю, я лег на свое место 35 и уснул крепким сном. Несколько дней спустя после этого мы занимались пристрелкой ружей. Людям были розданы патроны и указана цель для стрельбы с упора. По окончании пристрелки солдаты стали просить разрешения открыть вольную стрельбу. Стреляли в бутылку, стреляли в белое пятно на дереве, потом в круглый камешек, поставленный на краю утеса. Откуда-то взялась нырковая утка. Не обращая внимания на стрельбу, она спустилась на воду недалеко от берега. Захаров и Сабитов 36 стали в нее целить, и так как каждому хотелось выстрелить первому, то оба горячились, волновались и мешали друг другу. Два выстрела произошли почти одновременно. Одна пуля сделала недолет, а другая всплеснула воду далеко за уткой. Испуганная птица нырнула и вновь всплыла на поверхность воды, но уже дальше от берега. Тогда в нее выстрелил Захаров и тоже не попал. Пуля ударилась в воду совсем в стороне. Стрелки бросили стрельбу в пятнышко и, выстроившись на берегу в одну линию, открыли частый огонь по уходящей птице, и чем больше они горячились, тем дальше отгоняли птицу. По моим соображениям, она была теперь в шагах трехстах, если не больше. В это время на бивак возвратился Дерсу. Взглянув на него, я сразу понял, что он был навеселе. На лице его играла улыбка. Подойдя к палаткам, он остановился и, прикрыв рукою глаза от солнца, стал смотреть, в кого так стреляют... Пуля сделала такой большой недолет, что даже не напугала птицу. Узнав, что стрелки не могли попасть в утку тогда, когда она была близко, он подошел к ним и, смеясь, сказал: -- Ваша хорошо стреляли. Теперь моя хочу утку гоняй. Сказав это, он быстро поднял свое ружье и, почти не целясь, выстрелил. Крик удивления вырвался у всех сразу. Пуля ударила под самую птицу так, что обдала ее водою. Утка до того была напугана, что с криком сорвалась с места и, отлетев немного, нырнула в воду. Спустя несколько минут она показалась на поверхности, но уже значительно дальше. С поразительной быстротой Дерсу опять вскинул винтовку и опять выстрелил. Если бы утка не взлетела на воздух, можно было бы подумать, что пуля ударила именно в нее. Теперь птица отлетела очень далеко. Чуть-чуть ее можно было рассмотреть простым глазом. Дерсу смеялся и подтрунивал над стрелками. Дмитрий Дьяков, который считал себя хорошим стрелком, стал доказывать, что выстрелы Дерсу были случайными и что он стреляет не хуже гольда. Товарищи предложили ему доказать свое искусство. Дьяков сел на одно колено, долго приспособлялся и долго целился, наконец, спустил курок. Пуля сделала рикошет далеко перед уткой. Птица нырнула, но тотчас же опять показалась на поверхности. Тогда Дерсу медленно поднял свое ружье, прицелился и выстрелил. В бинокль видно было, как пуля опять вспенила воду под самой уткой. Вероятно, такое состязание в стрельбе длилось бы еще долго, если бы сама утка не положила ему конец: она снялась с воды и полетела в открытое море 38. Вечером я услышал у стрелков громкие разговоры. По настроению я догадался, что они немного выпили. Оказалось, что Дерсу притащил с собой бутылку спирта и угостил им солдат. Вино разгорячило людей, и они начали ссориться между собою. Сначала его никто не слушал, потом притих один спорщик, за ним другой, третий, и скоро на таборе совсем стало тихо. Дерсу пел что-то печальное, точно он вспомнил родное прошлое и жаловался на судьбу. Песнь его была монотонная, но в ней было что-то такое, что затрагивало самые чувствительные струны души и будило хорошие чувства. Я присел на камень и слушал его грустную песню. Уже смерклось совсем, зажглись яркие звезды; из-за гор подымалась луна. Ее еще не было видно, но бледный свет уже распространился по всему небу. Подвыпившие стрелки уснули, а Дерсу все еще пел свою песню, и пел он ее теперь вполголоса -- для себя. Я вернулся в палатку, лег на постель и тоже уснул. Дерсу в это время что-то тесал топором. Он перестал работать, тихонько положил топор на землю и, не изменяя позы, не поворачивая головы, стал слушать. Когда я кончил сказку, Дерсу поднялся и сказал: -- Верно, такой баба много есть. Бросил бы он эту бабу, делал бы оморочку да кочевал бы на другое место. Сразу сказался взгляд бродячего туземца. Лучший выход из этого положения, но его мнению, был -- сделать лодку и перекочевать на другое место. Поздно вечером я подошел к костру. На дровах сидел Дерсу и задумчиво глядел на огонь. Я спросил его, о чем он думает. Его был смирный люди. Сколько раз к морю ходи, рыбу кричи -- наверно, совсем стоптал свои унты. Видно было, что сказка о рыбаке и рыбке произвела на него сильное впечатление. Поговорив с ним еще немного, я вернулся в свою палатку. Это было радостное событие, выведшее нас из бездействия и позволившее выступить в поход. Пароход стал шагах в четырехстах от устья реки. Мулы были спущены прямо в воду. Они тотчас же ориентировались и поплыли к берегу, где их уже ожидали стрелки. Двое суток мы пригоняли к мулам седла и налаживали вьюки и 1-го июля тронулись в путь 40. На реке Иодзыхе наш отряд разделился. Бордаков с частью команды отправились на реку Синанцу 8, а А. Мерзляков с остальными людьми пошел вверх по реке Литянгоу 9. Около последних тазовских фанз, в северо-западном углу долины, нам надлежало разойтись. В это время ко мне подошел Дерсу и попросил разрешения остаться на один день у тазов. Завтра к вечеру он обещал нас догнать. Я высказал опасения, что он может нас не найти. Гольд громко засмеялся и сказал: -- Тебе иголка нету, птица тоже нету -- летай не могу. Тебе земля ходи, нога топчи, след делай. Моя глаза есть -- посмотри. На это у меня уже не было возражений. Я знал его способность разбираться в следах и согласился. Мы пошли дальше, а он остался на реке Иодзыхе. На второй день утром Дерсу действительно нас догнал. По следам он узнал все, что произошло у нас в отряде: он видел места наших привалов, видел, что мы долго стояли на одном месте -- именно там, где тропа вдруг сразу оборвалась, видел, что я посылал людей в разные стороны искать дорогу. Здесь один из стрелков переобувался. Из того, что на земле валялся кусочек тряпки с кровью и клочок ваты, он заключил, что кто-то натер ногу, и т. Я привык к его анализу, но для стрелков это было откровением. Они с удивлением и любопытством поглядывали на гольда 41. Долина ее шириною около трех верст и имеет левый край возвышенный и гористый, а правый -- пологие увалы, поросшие редкой осиною, березой, ольхой и лиственницей. Уловить, где именно долина переходит в горы, нельзя. Выше по реке картина меняется, и горы принимают резко выраженный характер. Здесь, кроме дуба Querqus mongolica. Hanc , орех Juglans manshurica. Sieb, et Zuc , акация Maackia amurensis. Река Иодзыхе близ устья разбивается на множество рукавов, из которых один подходит к правой стороне долины. Место это староверы облюбовали для своего будущего поселка 42. Тропа от моря идет вверх по долине так, что все протоки Иодзыхе остаются от нее вправо, но потом, как раз против устья Дунгоу, она переходит реку вброд около китайских фанз, расположенных у подножия широкой террасы, состоящей из глины, песку и угловатых обломков. Нигде я не видел так много этих грациозных животных, как здесь. Сибирская козуля Capreolus pygargus. Сжатое с боков тело ее имеет в длину полтора метра и в высоту 87 сантиметров. Красивая, притуплённая голова с большими подвижными округленными ушами сидит на длинной шее и у самцов украшена двумя маловетвистыми рогами, на конце вильчатыми и имеющими не более 6-ти отростков. Общая окраска тела козули летом темно-ржавая, зимою -- буро-серая. Сзади на ляжках, около хвоста, цвет шерсти белый. Когда козуля бежит, она сильно вскидывает задом. Осенью, в октябре месяце, козуля большими табунами оставляет лесистые местности Уссурийского края и перекочевывает в Маньчжурию. Впрочем, некоторый процент животных остается в приханкайских степях. Заметив место, где табуны коз переплывали через реку, казаки караулили их и избивали во множестве, не разбирая ни пола, ни возраста. С проведением железной дороги и заселением долины Уссури сибирская козуля перестала совершать такие перекочевки. Убой животных на переправах сошел на нет, и о таких ходах ныне сохранились только воспоминания. В общем дикая коза пугливое животное, вечно преследуемое четвероногими хищниками и человеком. Она всегда держится настороже и старается уловить малейший намек на опасность при помощи слуха и обоняния. Любимым местопребыванием козули являются лиственные болотистые леса, и только вечером они выходят пастись на поляны. Даже и здесь, при полной тишине и спокойствии, козуля все время оглядывается и прислушивается. Убегая в испуге, козуля может делать изумительно большие прыжки через овраги, кусты и завалы буреломного леса. В Уссурийском крае козуля обитает повсеместно, где только есть поляны и выгоревшие места. Она не выносит высоких гор, покрытых осыпями, и густых хвойных лесов. Охотятся за ней ради ее мяса. Зимние шкурки идут на устройство спальных мешков, кухлянок и дох; рога продаются по полтора рубля за пару. Любопытно, что козуля охотно мирится с присутствием других животных и совершенно не выносит изюбря. В искусственных питомниках, при совместной жизни, она погибает. Это особенно заметно на солонцах. Если такие солонцы сперва разыщут козы, они охотно посещают их до тех пор, пока не придут олени. Охотники неоднократно замечали, что как только на солонцах побывали изюбри, козули покидают их на более или менее продолжительное время. Редколесье в горах, пологие увалы, поросшие кустарниковой растительностью, и широкая долина реки Иодзыхе, покрытая высокими тростниками и полынью, весьма благоприятны для обитания диких коз. Мы часто видели их выбегающими из травы, но они успевали снова так быстро скрываться в зарослях, что убить не удалось ни одной. Кое-где виднелась свежевзрытая земля. Так как домашних свиней китайцы содержат в загонах, то оставалось допустить присутствие диких кабанов, что и подтвердилось. А раз здесь были кабаны, значит, должны быть и тигры. Действительно, вскоре около реки на песке мы нашли следы одного очень крупного тигра. Он шел вдоль реки и прятался за валежником. Из этого можно было заключить, что страшный зверь приходил сюда не для утоления жажды, а на охоту за козулями и кабанами 43. По рассказам тазов, месяца два тому назад один тигр унес ребенка от самой фанзы. Через несколько дней другой тигр напал на работавшего в поле китайца и так сильно изранил его, что он в тот же день умер. В долине реки Иодзыхе водится много фазанов. Они встречались чуть ли не на каждом шагу. Любимыми местами их обитания были заросли около пашен и плантаций снотворного мака, засеваемого китайцами для сбора опиума. Среди тальниковых зарослей по старицам и протокам изредка попадались и рябчики. Они чем-то кормились на земле и только в случае тревоги взлетали на деревья. В воздухе кружилось несколько белохвостых орланов. Один из них вдруг начал спускаться к реке. Осторожно пробрался я по траве к берегу и стал наблюдать за ним. Он сел на гальку около воды. Тут было несколько ворон, лакомившихся рыбой. Орлан стал их прогонять. Вороны сначала пробовали было обороняться, но, получив несколько сильных ударов клювом, уступили свои места и улетели прочь. Тогда орлан занялся рыболовством. Он прямо вошел в воду и, погрузив в нее брюхо, хвост и крылья, стал прыгать по воде. Не более как через минуту он поймал одну рыбину, вытащил ее на берег и тут же принялся есть. Насытившись, пернатый хищник опять поднялся на воздух. Тотчас к нему присоединилось еще два орлана. Тогда они стали описывать плавные круги. Они не гонялись друг за другом, а спокойно парили в разных плоскостях, поднимаясь все выше и выше, в беспредельную синеву неба. Скоро они превратились в маленькие, едва заметные точки, и если я не потерял их из виду, то только потому, что не спускал с них глаз. В это время со стороны дороги я услышал призывные крики. Мои спутники требовали, чтобы я возвратился 44. Минут через пять я присоединился к отряду 45. В нижнем течении река Иодзыхе принимает в себя три небольших притока: справа -- Сяо-Иодзыхе 11 длиною 10 верст и слева -- Дунгоу 12, с которой мы познакомились уже в прошлом году, и Литянгоу, по которой надлежало теперь идти А. Река Сяо-Иодзыхе очень живописная. Узенькая извилистая долинка обставлена по краям сравнительно высокими горами. По словам китайцев, в вершине ее есть мощные жилы серебро-свинцовой руды и медного колчедана. Долина реки Литянгоу какая-то странная -- не то поперечная, не то продольная. В нижней части долины есть много полян, засоренных камнями и непригодных для земледелия. Здесь часто встречаются гари, и кое-где есть негустые лиственные леса. Чем выше подыматься по долине, тем чаще начинают мелькать темные силуэты хвойных деревьев, которые мало-помалу становятся преобладающими. В верховьях Литянгоу есть китайская зверовая фанза. От нее тропа поворачивает налево в горы и идет на Иман. Подъем на перевал Хунтами с южной стороны затруднителен; в истоках долина становится очень узкой и завалена камнями и буреломным лесом. Высота перевала, по измерениям А. Мерзлякова, равна 2480 футам. Население окрестностей реки Иодзыхе -- смешанное и состоит из китайцев и тазов -- удэхейцев. Китайские фанзы сосредоточены главным образом на левом берегу реки, а туземцы поселились выше по долине, около гор. Здешние манзы очень скрытны; они не хотели указывать дорог и, даже наоборот, всячески старались сбить нас с толку. Все туземцы 46 находились в неоплатном долгу у них и немилосердно эксплуатировались. Китайцы отняли у тазов женщин и разделили между собою как движимое имущество. На задаваемые по этому поводу вопросы тазы отмалчивались, а если и говорили что-нибудь, то украдкой, шепотом, озираясь по сторонам. У них еще живы были воспоминания о сородичах, заживо погребенных в земле за то, что пробовали было протестовать и мстить насильникам. В этот день мы дальше не пошли и, выбрав фанзу, которая была почище, расположились биваком на дворе ее, а седла и все имущество убрали под крышу. На следующий день мы расстались с китайцами, которые этому, видимо, были очень рады. Хотя они и старались быть к нам внимательными, но в услугах их чувствовалась неискренность, я сказал бы даже -- затаенная злоба. Тропа опять перешла за реку и верст через пять привела нас к тому месту, где Иодзыхе разбивается на три реки: 1 Синанцу, 2 Кулему этимология этого слова мне неизвестна и 3 Хань-дахезу 13. Кулему длиною верст в сорок течет с запада и имеет истоки в горах Сихотэ-Алиня, а Ханьдахеза -- 20 верст длиною; по последней можно выйти на реку Сицу приток Санхобе , где в прошлом году меня застал лесной пожар. От места слияния этих рек и начинается собственно Иодзыхе. Тропа проходит у ее подножья. Китайцы говорят, что это излюбленное местопребывание тигров 48. Река Синанца течет по продольной долине между Сихотэ-Алинем и хребтом, идущим параллельно берегу моря. Она длиною около 75 верст 49 , шириною до 15 сажен и имеет быстроту течения 4 версты в час. За скалистой сопкой тянется открытая и заболоченная поляна 50. Дальше она начинает возвышаться и незаметно переходит в террасу, поросшую редким лиственным лесом. Спустившись с нее, мы прошли еще с полверсты и затем вступили в роскошный лес. Если я хочу представить себе девственную тайгу, то каждый раз мысленно переношусь в долину реки Синанцы 51. Кроме обычных ясеня Fraxinus manshurica. Подлесье состояло из всевозможных кустарников, между которыми следует отметить колючий крыжовник Ribes burejense. Вверху ветви деревьев переплелись между собою так, что совершенно скрыли небо. Особенно поражали своими размерами тополь Populus suaveolens. Сорокалетний молодняк, растущий иод их покровом, казался жалкою порослью. Старый колодник, богато украшенный мхами, имел весьма декоративный вид и вполне гармонировал с окружающей его богатой растительностью. Густой подлесок, состоящий из чертова дерева Eleutherococcus senticosus. В этот день H. Десулави отметил в своем дневнике растущие в сообществе следующие цветковые и тайнобрачные растения: 1 клинтонию Clintomia udensis. Roth -- тоже с отдельными большими листьями, форма которых непостоянна и меняется в зависимости от окружающей их обстановки 53. Чем дальше, тем больше лес был завален колодником и тропа вовсе не была приспособлена для передвижений с вьюками. Во избежание задержек вперед был послан рабочий авангард под начальством Захарова. Он должен был убирать бурелом с пути и, где нужно, делать обходы. Иногда упавшее дерево застревало вверху. Тогда обрубали только нижние ветви его, оставляя проход в виде ворот; у лежащего на земле колодника обивали сучки, чтобы мулы не попортили ног и не накололись брюхом. После полудня отряд дошел до лудевы. Она пересекала долину реки Синанцы и одним концом упиралась в скалистую сопку. Лудева была старая, и потому следовало внимательно смотреть под ноги, чтобы не попасть в какую-нибудь ловушку. Путеводная тропа привела нас к покинутой зверовой фанзе. Около нее на сваях стоял амбар, предназначаемый для хранения запасов продовольствия, зверовых шкур, пантов и прочего охотничьего имущества. Здесь мы и заночевали. Утром спать нам долго не пришлось. На рассвете появилось много мошкары; воздух буквально кишел ею. Мулы оставили корм и жались к кострам. На скорую руку мы напились чаю, собрали палатки и тронулись в путь 54. От зверовой фанзы тропа идет густым лесом. Она сильно кружит, обходя колодник и густые заросли виноградников. Производить съемку в таком лесу затруднительно. В чаще не видно тропы, и не знаешь, куда повернет она, направо или налево. Скоро я приспособился; вышло это случайно. Один из стрелков пошел вперед и тем указал мне ее направление. После этого я уже всегда держал одного человека впереди себя на таком расстоянии, чтобы не терять его из виду. Кроме того, я снабдил его колокольчиком и местами брал азимуты по звуку. Постукивание клювами и резкие крики их неслись отовсюду. Здесь были большие пестрые дятлы, потом дятлы средней величины с красным надхвостьем, маленькие с такой же окраской и зеленые с красным теменем. Обыкновенно во второй половине лета появляются большие черные пауки Orbitelae. Они строят тенета колесного типа, причем основные нити бывают длиною от 3-х до 4-х саженей и так прочны, что их свободно можно оттягивать в сторону рукою. В августе месяце пауки эти пропадают, и на их место появляются другие, меньших размеров, желто-зеленого цвета, с красным рисунком на брюшке и головогруди. Эти противные паутины встречались чуть ли не на каждом шагу. В особенности много неприятностей испытывает тот, кто едет впереди -- ему то и дело приходится снимать паутину с лица или сбрасывать паука, уцепившегося за нос. В этот день мы дошли до того места, где Синанца разделяется надвое: Да-Синанцу 14 и Сяо-Синанцу 15. Первая является главной рекой, вторая -- ее притоком. По мере приближения к водоразделу угрюмее становился лес и больше попадалось зверовых следов; тропа стала часто прерываться и переходить то на одну, то на другую сторону реки, и, наконец, мы потеряли ее совсем 55. На этом протяжении в Синанцу впадают следующие горные речки: Пярл-гоу и Изимлу -- справа; Лаза-гоу и Хунголя-гоу 16 -- слева. Сама по себе река немноговодна, но бурелом, сложенный в большие груды, указывает на то, что во время дождей вода подымается настолько высоко, что деревья по ней свободно переносятся с одного места на другое. Чем дальше, тем идти становилось труднее. Поэтому я решил оставить мулов на биваке и назавтра продолжать путь с котомками. Мы рассчитывали в два дня достигнуть водораздела; однако этот переход отнял у нас четверо суток. В довершение всего погода испортилась -- пошли дожди. В верховьях река Синанца с левой стороны принимает в себя целый ряд мелких ручьев, стекающих с Сихотэ-Алиня. Выбрав один из них, мы стали взбираться на хребет. По наблюдениям Дерсу, дождь должен был быть затяжным. Тучи низко ползли над землею и наполовину окутывали горы. Следовательно, на вершине хребта мы увидели бы только то, что было в непосредственной от нас близости. К тому же взятые с собой запасы продовольствия приходили к концу. Это принудило нас на другой день спуститься в долину. Двое суток мы отсиживались в палатках. Наружу нельзя было показать носа. По хмурому небу низко, словно в перегонки, бежали тяжелые тучи и сыпали дождем. Наконец терпение наше лопнуло, и, невзирая на непогоду, мы решили идти назад к морю. Не успели мы отойти от бивака на такое расстояние, с которого в тихую погоду слышен ружейный выстрел, как дождь сразу прекратился; выглянуло солнце, и тогда, словно по мановению волшебного жезла, все кругом приняло ликующий вид, только мутная вода в реке, прибитая к земле трава и клочья тумана в горах указывали на недавнее ненастье. Утомленные непогодой, мы рано стали на бивак. Вечером около нашего табора с ревом ходил тигр. Ночью мы поддерживали усиленный огонь и несколько раз стреляли в воздух. Дня через два мы дошли до того места, где оставили мулов и часть команды. Около устья реки Синанцымы застали туземную семью, состоящую из горбатого таза, его жены, двух малых детей и еще одного молодого удэхейца, по имени Чан-лин. Они стояли на галечниковой отмели и занимались ловлей рыбы. Невдалеке от их стойбища на гальке лежала опрокинутая вверх дном лодка. Белизна дерева и свежие подпалины на бортах ее свидетельствовали о том, что она только что выдолблена и еще не видела воды. Горбатый таза объяснил нам, что сам он лодок делать не умеет и для этого нарочно пригласил своего племянника с реки Такемы. Поговорив немного с туземцами 56 , мы пошли дальше, а Дерсу остался. На другой день он догнал нас и сообщил много интересного. Оказалось, что местные китайцы решили отобрать от горбатого таза его жену с детьми и увезти их на Иман. Если бы он пошел сухопутьем, китайцы догнали бы его и убили. Чан-лин посоветовал ему сделать лодку и уйти морем. Следующая ночь была темная и дождливая. Тазы решили воспользоваться ею для побега. Совпало так, что китайцы тоже в эту ночь решили сделать нападение и не только отобрать женщину, но и раз навсегда отделаться от обоих тазов. Дерсу как-то пронюхал об этом и сообщил удэхейцам о грозящей им опасности. Захватив с собою винтовку, он отправился в фанзу горбатого таза и разжег в ней огонь, как будто все обитатели ее были дома. В это время тазы тихонько спустили лодку в воду и посадили в нее женщину и детей. Надо было проплыть мимо китайского селения. Ночь была ветреная, дождливая, и это способствовало успеху. Чтобы лодку не было видно, Дерсу вымазал ее снаружи грязью и углем. Как ни старались оба охотника, но обмануть собак не удалось. Они учуяли тазов и подняли лай. Китайцы выскочили из фанзы, но лодка прошла опасное место раньше, чем они успели добежать до реки. Дерсу решил проводить тазов до самого моря. В своей жизни он много раз был свидетелем жестокой расправы китайцев с туземцами 57 и потому всеми силами души ненавидел их. Приблизительно через час лодка дошла до моря. Здесь Дерсу распрощался с тазами и вышел на берег. Опасаясь встречи с китайцами, он не пошел назад по дороге, а спрятался в лесу и только под утро возвратился к нам на бивак. Стрелки занимались приведением в порядок своей обуви и стиркой белья 58. Целый день Дерсу был в каком-то мрачном настроении. Он все время уединялся и не хотел ни с кем разговаривать. Потом он попросил у меня три рубля и ушел куда-то. В четыре часа пополудни H. Бордаков пошли экскурсировать по окрестностям, а я занялся вычерчиванием маршрута по реке Синанце. В сумерки снова появился туман. По мере того как становилось темнее, он сгущался все больше и больше: скоро в нем утонули противоположный берег реки и фанзы китайцев. Казалось, вместе с туманом на землю спустилась мертвящая тишина, нарушаемая только падением капель воды с намокшей листвы деревьев 59. В это время пришел один из стрелков и стал рассказывать о том, что Дерсук так всегда они его звали сидит один у огня и поет песню. Я спросил его, где он видел гольда. Стрелок объяснил мне, что надо идти по тропе до тех пор, пока справа я не увижу свет. Это и есть огонь Дерсу. Шагов триста я прошел в указанном направлении и ничего не видел. Я хотел уже было повернуть назад, как вдруг слабо сквозь туман в стороне заметил отблеск костра. Не успел я отойти от тропы и пятидесяти шагов, как туман вдруг рассеялся. То, что я увидел, было так для меня неожиданно и ново, что я замер на месте и не смел пошевельнуться. Дерсу сидел перед огнем лицом ко мне. Рядом с ним лежали топор и винтовка. В руках у него был нож. Уткнув себе в грудь небольшую палочку, он строгал ее и тихо пел какую-то песню. Пение его было однообразно-унылое и тоскливое. Он не дорезал стружек до конца. Они загибались одна за другую и образовывали султанчик. Взяв палочку в правую руку и прекратив пение, он вдруг обращался к кому-то в пространство с вопросом и слушал, слушал напряженно, но ответа не было. Тогда он бросал стружку в огонь и принимался строгать новую. Потом он достал маленькую чашечку, налил в нее водки из бутылки, помочил в ней указательный палеи и по капле бросил на землю во все четыре стороны. Опять он что-то прокричал и прислушался. Далеко в стороне послышался крик какой-то ночной птицы. Дерсу вскочил на ноги. Он громко запел ту же песню и весь спирт вылил в огонь. На мгновение в костре вспыхнуло синее пламя. После этого Дерсу стал бросать в костер листья табаку, сухую рыбу, мясо, соль, чумизу, рис, муку, кусок синей дабы, новые китайские улы, коробок спичек и наконец пустую бутылку. Он сел на землю, опустил голову на грудь и глубоко о чем-то задумался. Тогда я решил к нему подойти и нарочно спустился на прибрежную гальку, чтобы он слышал мои шаги. Старик поднял голову и посмотрел на меня такими глазами, в которых я прочел тоску. Я спросил его, почему он так далеко ушел от фанзы, и сказал, что беспокоился о нем. Дерсу ничего не ответил мне на это. Я сел против него у огня. Минут пять сидели мы молча. В это время опять повторился крик ночной птицы. Дерсу спешно поднялся с места и, повернувшись лицом в ту сторону, что-то закричал ей громким голосом, в котором я заметил нотки грусти, страха и радости. Дерсу тихонько опустился на свое место и стал поправлять огонь. Накалившаяся докрасна бутылка растрескалась и стала плавиться. Я не расспрашивал его, что все это значит; я знал, что он сам поделится со мною -- и не ошибся. Понимай нету, смеяться будут, -- мешай. Я не прерывал его. Тогда он рассказал мне, что прошлой ночью он видел тяжелый сон: он видел старую развалившуюся юрту и в ней свою семью в страшной бедности. Жена и дети зябли от холода и были голодны 60. Они просили его принести им дров и прислать теплой одежды, обуви, какой-нибудь еды и спичек. То, что он сжигал, он посылал в загробный мир своим родным, которые, по представлению Дерсу, на том свете жили так же, как и на этом. Тогда я осторожно спросил его о криках ночной птицы, на которые он отвечал своими криками. Теперь она все получила. Наша можно в фанзу ходи. Дерсу встал и разбросал в стороны костер. Через несколько минут мы шли назад по тропе. Дерсу молчал, и я молчал тоже. Сочный воздух точно застыл. Густой туман спустился в самую долину, и начало моросить. При нашем приближении к фанзам собаки опять подняли громкий лай. Дерсу, по обыкновению, остался ночевать снаружи, а я вошел в фанзу, растянулся на теплом кане и начал дремать. Рядом за стеной слышно было, как мулы ели сено. Собаки долго не могли успокоиться 61. Из головы у меня не выходил образ Дерсу. Он все время стоял передо мною. Мне смертельно было жаль старика. Его вера в загробный мир, его любовь к давно умершей семье были так просты и так трогательны. Я чувствовал, что с каждым днем все более и более привязываюсь к нему. Если не ошибаюсь, и он отвечал мне тем же. Так промаялся я до утра и уснул только перед самым рассветом. Лаза-гоу -- скалистая долина. Хун-гао-лян-гоу -- долина красного гаоляна. Горы, которые еще вчера были так живописно красивы, теперь имели угрюмый вид. Мои спутники 62 знали, что если нет проливного дождя, то назначенное выступление обыкновенно не отменяется. Только что-нибудь особенное могло задержать нас на биваке. В 8 часов утра, расплатившись с китайцами, мы выступили в путь по уже знакомой нам тропе, проложенной местными жителями по долине реки Дунгоу к бухте Терней. В природе чувствовалась какая-то тоска. Неподвижный и отяжелевший от сырости воздух, казалось, навалился на землю, и от этого все кругом притаилось. Хмурое небо, мокрая растительность, грязная тропа, лужи стоячей воды и в особенности царившая кругом тишина -- все свидетельствовало о ненастье, которое сделало передышку для того, чтобы снова вот-вот разразиться дождем с еще большею силой 63. К полудню мы дошли до верховьев реки Дунгоу и сделали привал. В то время, когда мы сидели у костра и пили чай, из-за горы показался орлан белохвостый. Описав большой круг, он ловко, с налета, уселся на сухоствольной лиственнице и стал оглядываться. Захаров выстрелил в него -- и промахнулся. Сильное эхо подхватило звук выстрела и разнесло его далеко во все стороны. Испуганная птица торопливо снялась с места и полетела к лесу. На задаваемые вопросы он объяснил, что, если в тихую погоду туман подымается кверху и если при этом бывает сильное эхо -- это верный признак затяжного дождя. Около часу дня я, H. Бордаков пошли вперед, а стрелки начали вьючить мулов. К трем часам мы взошли на перевал, откуда начинался сток воды в реку Каимбе. Надо было бы здесь стать на бивак, но я уступил просьбам своих товарищей, и мы пошли дальше. Не успели мы спуститься с водораздела, как начался дождь, скоро превратившийся в настоящий ливень. Мы развели большой огонь -- мокли и сушились в одно и то же время. К сумеркам подошли мулы. Только тогда мы начали переодеваться и ставить палатки. Вечером дождь пошел еще сильнее, и так -- до самого рассвета. Мы не спали всю ночь, зябли, подкладывали дрова в костер, несколько раз принимались пить чай и в промежутках между чаепитиями дремали. Десулави хотел было подняться на гору Хунтами для сбора растений около гольцов, но это ему не удалось. Вершина горы была окутана туманом, а в два часа дня опять пошел дождь, мелкий и частый. Днем мы успели как следует обсушиться, оправить палатки и хорошо выспаться. На следующий день 29 июля опять дождь. Нельзя разобраться, где кончается туман и где начинаются тучи. Мелкий, частый дождь шел подряд трое суток с удивительным постоянством. Терпение наше истощилось 64. Десулави не мог больше ждать. Отпуск его кончался, и ему надлежало возвратиться в гор. Несмотря на непогоду, он решил ехать в залив Джигит и там дождаться парохода. Я дал ему двух мулов и двух провожатых. Часов в одиннадцать утра мы расстались, пожелав друг другу счастливого пути и успехов. В полдень погода не изменилась. Ее можно было бы описать в двух словах: туман и дождь. Мы опять просидели весь день в палатках. Я перечитывал свои дневники, а стрелки спали и пили чай. К вечеру поднялся сильный ветер. Царствовавшая дотоле тишина в природе вдруг нарушилась. Застывший воздух пришел в движение и одним могучим порывом сбросил с себя апатию. Сорванная с деревьев листва закружилась в вихре и стала подниматься кверху. Порывы ветра были так сильны, что ломали сучья, пригибали к земле молодняк и опрокидывали сухие деревья. И действительно, часов в девять вечера темный небесный свод, усеянный миллионами звезд, совершенно освободился от туч 65. Сияющие ночные светила словно вымылись в дожде и приветливо смотрели на землю. К утру стало прохладнее. Следующий день был последним днем июля. Когда занялась заря, стало видно, что погода будет хорошая. В горах еще кое-где клочьями держался туман. Он словно чувствовал, что доживает последние часы, и прятался в глубокие распадки. Природа ликовала: все живое приветствовало всесильное солнце. Только одно оно может прекратить ненастье 66. Этот день мы употребили на переход к знакомой нам грибной фанзе около озера Благодати. Опять нам пришлось мучиться в болотах, которые после дождей стали еще непроходимее. Чтобы миновать их, мы сделали большой обход, но и это не помогло. Мы рубили деревья, кусты, устраивали гати, и все-таки наши вьючные животные вязли на каждом шагу чуть не по брюхо. Большого труда стоило нам перейти через зыбуны и только к сумеркам удалось выбраться на твердую почву. На другой день мы выступили рано. Путь предстоял длинный, и хотелось поскорее добраться до реки Санхобе, откуда, собственно, и должны были начаться мои работы. Бордаков взял ружье и пошел стороной, я с Дерсу, по обыкновению, отправился вперед, а А. Мерзляков с мулами остался сзади. Около второго распадка я присел отдохнуть, а Дерсу стал переобуваться. Вдруг до нас донеслись какие-то странные звуки, похожие не то на вой, не то на визг, не то на ворчание. Дерсу придержал меня за рукав, прислушался и сказал: -- Медведь! Мы встали и тихонько пошли вперед. Скоро мы увидели виновника шума. Медведь средней величины возился около большой липы. Дерево росло почти вплотную около скалы. С лицевой стороны на нем была сделана заметка топором, что указывало на то, что рой этот раньше нас и раньше медведя нашел кто-то из людей. С первого взгляда я понял, в чем дело: медведь добывал мед. Он стоял на задних ногах и куда-то тянулся. Протиснуть лапу в дупло ему мешали камни. Медведь был не из числа терпеливых. Он ворчал и тряс дерево изо всей силы. Вокруг улья вились пчелы и жалили его в голову. Медведь тер морду лапами, кричал тоненьким голосом, валялся по земле и затем вновь принимался за ту же работу. Его уловки были очень комичны. Наконец он утомился, сел на землю по-человечески и, раскрыв рот, стал смотреть на дерево, видимо, что-то соображая. Так просидел он минуты две. Затем вдруг поднялся, быстро подбежал к липе и полез на ее вершину. Взобравшись наверх, он протиснулся между скалой и деревом и, упершись передними и задними лапами в камни, начал сильно давить спиной в дерево. Но, видимо, ему было больно спину. Тогда медведь переменил положение и, упершись спиной в скалу, стал лапами давить на дерево. Липа затрещала и рухнула на землю. Этого и надо было медведю. Теперь оставалось только разобрать заболонь и добыть соты. Говоря это, он крикнул: -- Тебе какой люди, тебе как чужой мед карабчи! Увидя нас, он побежал и быстро исчез за скалою. В это время подошли кони. Услышав наш выстрел, А. Мерзляков остановил отряд и пришел узнать, в чем дело. Решено было для добычи меда оставить двух стрелков. Надо было дать пчелам успокоиться, а затем уморить их дымом и собрать мед. Если бы этого не сделали мы, то все равно медведь съел бы весь мед. Минут через пять мы тронулись дальше 67. По мере того как продвигаешься на север по побережью моря, замечаешь, как растения маньчжурской флоры один за другим остаются сзади. Первая отстала груша Pirus sinensis. Я видел ее последний раз на реке Иодзыхе. Потом -- акация Маака Cladrastis amurensis. Дальше всех на север проникает монгольский дуб Querqus mongolica. Зато лиственница Larix daurica. Кроме растущих здесь в изобилии калины Viburnum sargenti. Дальнейшее путешествие наше до реки Санхобе прошло без всяких приключений. К бухте Терней мы прибыли в четыре часа дня, а через час прибыли и охотники за пчелами и принесли с собою 22 фунта хорошего сотового меду. Вечером казаки ловили рыбу в реке. Кроме горбуши, в неводок попалось много гольянов Phoxinus lagowskii. Здесь мы расстались с П. Он тоже решил возвратиться в Джигит с намерением догнать H. Десулави и с ним доехать до г. Жаль мне было потерять хорошего товарища, да ничего не поделаешь. Мы расстались искренними друзьями. На другой день П. Бордаков отправился обратно, а еще через сутки 3-го августа снялся с бивака 69 и я со своим отрядом. На реке Санхобе мы опять встретились с начальником охотничьей дружины Чжан-Бао и провели вместе целый день. Оказалось, что многое из того, что случилось с нами в прошлом году на Имане, ему было известно. От него я узнал, что зимой он ходил разбирать спорный земельный вопрос между тазами и китайцами, а весной был на реке Ното, где уничтожил большую шайку хунхузов. Я чрезвычайно обрадовался, когда услышал, что он хочет идти со мной на север. Это было вдвойне выгодно. Во-первых, потому, что он хорошо знал географию прибрежного района, во-вторых, его авторитет среди китайцев и влияние на туземцев 70 значительно способствовали выполнению моих заданий 71. Небольшая речка Бея 19 по-удэхейски -- Иеля , по которой я пошел от бухты Терней, впадает в реку Санхобе в двух верстах от устья. Она длиною около 12 верст и течет по заболоченной долине, расположенной параллельно берегу моря. Долина эта от моря отделяется небольшим горным кряжем с высотами: Предместник в 416, Техта в 1102 и Абрек в 1326 футов. С правой стороны долины тянутся пологие увалы, с левой -- крутые и скалистые сойки, состоящие из кварцевого порфира, диабаза и диорита. В истоках река Бея поворачивает на восток и доходит почти до самого моря. Тропа проложена китайцами по увалам, с правой стороны долины. Окрестные горы, о которых идет здесь речь, покрыты весьма редким лесом, состоящим преимущественно из клена, бархата, ореха, липы и черной березы. По берегам речки густо растут ивняк и ольха. Открытые места заросли леспедецей, таволожником, шиповником и калиной. Внизу, по низинам -- царство тростника, подмаренника и полыни. Местами эти травы положительно глушат все другие растения. Только полевой горошек, пользуясь способностью цепляться за них, мог еще оспаривать свое право на существование. Следуя за рекой, тропа уклоняется на восток, но не доходит до истоков, а поворачивает опять на север и взбирается на перевал Кудя-лин 20, высота которого определяется в 260 метров. Подъем на него с юга и спуск на противоположную сторону -- крутые. Куполообразную гору с левой стороны перевала китайцы называют Цзун-ган-шань 21. Она состоит, главным образом, из авгитового андезита. Она не имеет выхода в море: устье ее занесено песком и галькой. Вследствие этого здесь образовалась болотина. По словам тазов -- это лучшие солонцы во всем прибрежном районе. Действительно, около болота виднелось множество звериных следов. От моря Кудяхе отделяется высокими скалистыми горами, покрытыми с подветренной стороны хвойным лесом. В зоогеографическом отношении это очень интересное место. Здесь проходит северная граница распространения горалов Nemorhoedus caudatus. Небольшие долинки, обставленные невысокими остроконечными сопками, покрытые лиственным редколесьем, весьма удобны для поселений небольшими хуторами. Прибрежные возвышенности состоят из фильзитовых порфиритов, поверх которых лежат слои вулканических туфов. За рекой Кудя-хе тропа переваливает через небольшой мысок и спускается в долину другой горной речки, Тавайзы 23 по-удэхейски -- Омукси , длиною в 7--8 верст. Спуск в долину Тавайзы крутой, почти обрывистый. Собственно говоря, здесь две речки значит, и две долинки сходятся вместе в одной версте от моря. При устье их углубление береговой линии образовало небольшую, весьма живописную бухточку. Верстах в двух от моря, на левом, возвышенном берегу реки мы нашли хорошенькую китайскую фанзу с названием Дун-Тавайза 24. От бухты Терней до этого места 27 верст. Из фанзы навстречу нам вышли два китайца. Они приняли мулов от людей, помогли нам раздеться и пригласили к себе в жилище. Более радушного приема я нигде не встречал. У этих китайцев не было и тени раболепства -- они просто были гостеприимны 72. Впоследствии от староверов я слышал о них именно такие же отзывы. Один из них был старик; быть может, его теперь уже нет в живых. Во всяком случае, у всех нас об этих людях сохранились самые хорошие воспоминания. Здесь было так хорошо и уютно, жизнь китайцев казалась такой тихой и мирной, что я решил остаться у них на дневку. Вечером, сидя у жаровни с угольями, я пил чай с солеными лепешками и расспрашивал старика о путях, ведущих на север 73. Река Фату по-удэхейски Фарту впадает в реку Санхобе с левой стороны, в однодневном пути от устья, и течет с северо-востока параллельно берегу моря. Горный хребет, отделяющий бассейн ее от речек, текущих непосредственно в море, имеет в среднем высоту в 600 метров. Следующая большая река, которая берет начало с Сихотэ-Алиня, будет река Билимбе, впадающая в море около горы Железняк, немного южнее мыса Шанц. Я рассчитывал часть людей и мулов направить по тропе вдоль берега моря, а сам с Чжан-Бао, Дерсу и с тремя стрелками пойти по реке Адимил к ее истокам, затем подняться по реке Билимбе до Сихотэ-Алиня и обратно спуститься по ней же к морю. Утром 4 августа мы стали собираться в путь. Китайцы не отпустили нас до тех пор, пока не накормили как следует. Мало того, они щедро снабдили нас на дорогу продовольствием. Я хотел было рассчитаться с ними, но они наотрез отказались от денег. Тогда я положил им деньги на стол. Они тихонько передали их стрелкам 74. Я тихонько положил деньги под посуду. Китайцы заметили это и, когда мы выходили из фанзы, побросали их под ноги мулам. Пришлось уступить и взять деньги обратно. Река Адимил в верховьях слагается из двух ручьев, текущих навстречу друг другу. Верстах в пяти от земледельческой фанзы находится другая, лудевая фанза, в которой живут три китайца-охотника, занимающиеся ловлей оленей ямами 75. В долине реки Адимил произрастают лиственные леса дровяного и поделочного характера; в горах всюду видны следы пожарищ. На речках и по увалам -- густые заросли таволги, орешника и леспедецы. Дальше в горах есть немного кедра и пихты. Широкие полосы гальки по сторонам реки и бурелом, нагроможденный в русле, указывают на то, что хотя здесь больших наводнений и не бывает, но все же в дождливое время года вода идет очень стремительно и сильно размывает берега. Так как отряд выступил от фанзы Дун-Тавайза довольно поздно, то пришлось идти почти до сумерек. К вечеру мы дошли до истоков реки Адимил и стали биваком близ перевала на реку Фату. В этот день погода стояла хотя пасмурная и туманная, но было душно и сильно парило. Я опасался дождя и спросил мнения Дерсу насчет погоды. У него это вышло так, как будто туман рассуждал, превратиться ли ему в дождь или подождать немного. Часов в 7 вечера вдруг туман быстро начал подниматься кверху. Одновременно с этим стал накрапывать дождь, который минут через пятнадцать перестал, а вместе с ним рассеялся и туман. На небе выглянули звезды. Наутро мы поднялись довольно рано, напились чаю и стали подыматься на гору Тигровую 1957 футов , сплошь покрытую осыпями 76. Надо сказать, что в прибрежном районе осыпи больше развиты, чем к западу от Сихотэ-Алиня.